Сочинение.
Вечные вопросы русской литературы.
Вечные вопросы русской литературы – это вопросы соотношения добра и зла, временного и вечного, веры и истины, прошлого и настоящего. Почему их называют вечными? Потому, что они не перестают волновать человечество на протяжении веков. Но главными, я бы сказал, ключевыми вопросами всей русской литературы были следующие: «Что является основой жизни русского человека? Как сохранить свою душу, не дать ей погибнуть в этом далеко не совершенном мире?»
На эти вопросы помогает нам ответить Л.Н. Толстой в своих нравоучительных «народных» рассказах. Один из них – «Чем люди живы».
Герой рассказа – бедный сапожник Семён - оказывается в ситуации, когда необходимо сделать нравственный выбор: пройти мимо чужого, голого, замерзающего человека или помочь ему? Хотел было пройти, но голос совести не даёт ему это сделать. И Семён приводит его домой. А там жена Матрёна, недовольная, задавленная бедностью, думающая только о том, что «хлеба всего краюшка осталась», набросилась на мужа с упрёками. Однако после слов Семёна: «Матрёна, али в тебе Бога нет?!» - «вдруг сошло в ней сердце». Пожалела она попавшего в беду странника, отдала последний хлеб, портки и рубаху мужа. Сапожник и жена не просто помогли беспомощному человеку, а оставили его у себя жить. Спасенный ими оказывается ангелом, которого Бог послал на землю, чтобы тот нашел ответы на вопросы: «Что в людях есть? Чего им не дано? Чем люди живы?» Наблюдая за поведением Семена, Матрены, женщины, которая взяла на воспитание сироток, ангел приходит к выводу: «…кажется только людям, что они заботой о себе живы, а что живы они одной любовью.»
А чего не дано людям? На этот вопрос мы получаем ответ, когда на страницах рассказа появляется барин, приехавший заказывать сапоги, а получивший босовики, так как «не дано знать ни одному человеку – сапоги на живого или босовики ему же на мертвого к вечеру нужны»
Он жив пока. Ведет себя высокомерно, разговаривает грубо, подчеркивая свое богатство и значимость. В его описании привлекает внимание деталь – намек на духовную смерть: «как с другого света человек». Лишенный чувства любви и сострадания, барин мертв уже при жизни. Не уберег он своей души, и к вечеру закончилась его бесполезная жизнь.
По мнению Толстого, любить надо «не словом или языком, но делом и истиной». Семён и Матрёна, его герои, живут по нравственным законам, а это значит: душу живую имеют. Своей любовью они спасают жизнь чужому им человеку, следовательно, спасают свою душу, свою жизнь. Я думаю, что без добра, милосердия, сострадания не может быть и любви.
Вспомним также Ярославну из «Слова о полку Игореве». Когда она плачет, то не о себе думает, не себя жалеет: она хочет быть рядом с мужем и его воинами, чтобы исцелить их кровавые раны своей любовью.
Наша литература всегда уделяла большое внимание и вопросу времени. Как связано прошлое и настоящее? Почему человек так часто обращается к прошлому? Может быть, потому, что именно оно даёт ему возможность разобраться с проблемами настоящего, подготовить себя к Вечности?
Тема раздумий о жизни, неудержимо уходящей, заняла заметное место в лирике А.С. Пушкина. В своём стихотворении «Вновь я посетил..» он говорит об общем законе жизни, когда всё меняется, старое уходит, на смену ему идёт новое. Обратим внимание на слова «на границе владений дедовских». Прилагательное «дедовских» вызывает мысль о прошлых поколениях. А вот в конце стихотворения, говоря о «младой роще», поэт замечает: «Но пусть мой внук услышит ваш приветный шум…». Значит, размышления о ходе жизни приводят к мысли о смене и связи поколений: деды, отцы, внуки.
Очень значим в этом отношении образ трёх сосен, около которых и выросла «младая роща». Старики охраняют теснящуюся под их сенью молодую поросль. Они могут грустить, что их время уходит, но не могут не радоваться подрастающей смене. Вот почему так правдиво и естественно звучат слова поэта: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Думается, это к нам обращается Пушкин через столетия.
О связи времён пишет и А.П. Чехов в своём рассказе «Студент». Действие в нём начинается накануне праздника Воскресенья Христова. Студент духовной академии Иван Великопольский идёт домой. Ему холодно, мучительно хочется есть. Он думает о том, что лютая бедность, невежество, голод, гнёт - качества, присущие русской жизни и в прошлом, и в будущем, что от того, что пройдёт ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше. Вдруг Иван увидел огонь костра и около него двух женщин. Он греется рядом с ними и рассказывает евангельскую историю: в такую же холодную, страшную ночь вели на суд к первосвященнику Иисуса. Апостол Пётр, любивший его, ждал и вот так же грелся у костра. А потом трижды отрёкся от Иисуса. А когда понял, что сотворил, горько-горько заплакал.
Его рассказ тронул простых крестьянок до слёз. И Иван вдруг понял, что событие, происходившее 29 веков назад, имеет отношение к настоящему, к этим женщинам, к нему самому и ко всем людям. Студент приходит к выводу, что прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекающих одно из другого. Ему казалось, что он дотронулся до одного конца и дрогнул другой. А это значит, что не только ужасы жизни, но и правда, красота существовали всегда. Они продолжаются и по сей день. Понял и другое: только правда, добро и красота направляют человеческую жизнь. Его охватило невыразимо сладкое ожидание счастья, и жизнь показалась теперь чудесной и полной высокого смысла.
Лирическому герою стихотворения А.С. Пушкина и герою рассказа А.П. Чехова «Студент», Ивану Великопольскому, открылась причастность их личной жизни ко всему, что происходило в мире прошлого и настоящего. Славные отечественные имена А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова – это тоже звенья единой непрерывной цепи времени. Они живут сейчас здесь с нами и будут жить. Они очень нужны нам в наше непростое время, когда люди материальное часто ставят выше нравственного, когда многие забыли, что такое любовь, сострадание, милосердие. Русская литература с древнейших времён напоминает нам заповеди наших предков: любите друг друга, помогайте страждущему, делайте добро и помните о прошлом. Это поможет уберечь душу от искушений и поможет сохранить её чистой и светлой. Что может быть важнее в жизни? Я думаю, ничего.
Богданов Леонид, ученик 11 класса.
Where did we come from? Why are we here? Where do we go when we die? What lies beyond And what lay before? Is anything certain in life? Dream Theater
Если крепко задуматься об основном со-бытии жизни каждого из нас, то мы придем к заключению, что это - существование индивидуального Я и существование Мира. Есть только эта связка Я-Мир, больше нет ничего.
У нас обязательно есть какие-то представления о мире, представления о себе, и всю жизнь мы только тем и занимаемся, что пытаемся утрясти эти представления, примирить их между собой. Если кому-то это удается, то считается, что этот человек живет «в гармонии с собой и миром». Все наши ощущения, чувства и мысли полностью укладываются в эти рамки между Я и Миром, отсюда проистекает любая наука. Здесь лежит и начало философии.
Если исходить из объекта изучения, то можно легко вывести основные разделы философии. Я может задать Миру несколько фундаментальных вопросов: «Что ты есть?», «Как мне тебя познать?», «Как я должен при этом мыслить?», «На какие ценности я должен при этом полагаться?». При попытках ответа на эти вопросы мы получаем соответственно онтологию - теорию сущего, гносеологию - теорию познания, логику - теорию мышления и аксиологию - теорию ценностей. Так мы приходим к систематической философии, изучая которую можно высохнуть со скуки, поскольку человека она рассматривает только как один из моментов бытия в онтологии, в остальном отсылая нас к антропологии и анатомии.
Но, ведь, можно мыслить иначе, начав с другого конца, начав с вопроса «Что есть Я?». Из Я можно напрямую вывести «вечные» философские вопросы. Для этого я предлагаю выйти на улицу.
Есть что-то вроде игры или теста на философичность. Нужно всего лишь встать где-то в людном месте и представить, что тебя нет. Не только подумать об этом («меня нет» - мысль очень простая, слишком короткая, чтобы как-то задеть нас в обыденном состоянии), а именно представить - в цвете, объеме и со стереозвуком. На самом деле это сделать очень непросто. Для начала стоит попробовать представить себя стоящим на тротуаре по ту сторону дороги - здесь могут помочь зеркальные витрины. Затем можно попытаться подумать о том, что ты остался дома, и на этой улице тебя нет. Так путем последовательного вычеркивания себя можно дойти до полного самоуничтожения. Таким образом моделируется собственная смерть (примерно так же, если вы помните, развлекался князь Андрей у Толстого). Надо сказать, что образы в голове в этот момент возникают самые жизнеутверждающие. Кто-то едет в Лазаревское и закупает домашнее вино декалитрами. Кто-то влез на крышу и поет песни. Кто-то продолжает коллекционировать бабочек, кто-то в библиотеке извлек из книги рубль старого образца, кого-то только что отшили, а кто-то варит кофе. Только тебя нет.
Конечно, наивно полагать, что такие видения посетят вас в этот момент в первый раз. Главное - чтобы в этот раз вас сильнее ранило. Если вы ни грамма не философ, то тогда эту игру можно рассматривать как фокусировку решимости: есть большая вероятность, что именно в этот день вы признаетесь в любви, или хотя бы уволитесь с осточертевшей работы.
Если же в вас есть философское начало, то вы будете пытаться разрешить базовую проблему - проблему конечности нашего бытия. Этот вопрос выливается в построение такой картины мира, в которой смертность как-то компенсируется. Готовых рецептов здесь достаточно - множество религий и самых разных философских систем.
Но специфика нашего времени состоит в том, что думающему человеку трудно принять какое-либо готовое решение - от христианства с его классическим догматом о бессмертии души до новейшей эзотерики с учениями о вхождении личности к некую космическую матрицу при условии достаточного духовного развития. Если вы философ, то построите свой универсум. Остальные люди после размышлений на эту тему, как правило, приходят к выводу, что «если бы на этом все кончалось, то это было бы слишком глупо». В любом случае, даже если человек не претендует на постижение смысла всего мироздания, то его обязательно тревожит смысл его собственной жизни, в равной со всеми мере ограниченной смертью. Итак, «самая классическая» из вечных проблем - проблема смысла жизни. (Правда, филологи при этом словосочетании начинают беситься и доказывать, что смысл может быть только у текста. В строгом смысле слова они правы. Тогда уместно говорить о цели жизни, а не о ее смысле. По сути, разницы никакой, только пафоса меньше).
Поскольку вопрос о смысле жизни возникает из проблемы ее ограниченности, то ответ на этот вопрос обязательно скрывает в себе тематику бессмертия. Для нас оно достижимо только в памяти. Поэтому общая идея в этом вопросе для большинства людей состоит в том, чтобы «оцарапать земную кору» на века. «Личная» память каждого отдельного человека ограничена, но, на счастье, у человечества есть небиологическая память - культура. Ничто индивидуальное, уникальное в своей новизне не может исчезнуть - оно автоматически включается в культуру. Причем в корне ошибочно мнение, что туда можно «попасть» исключительно с помощью книг, музыки или чего-то подобного. Скажем, Дон Жуан вошел в культуру всей своей жизнью.
Понятно, что, если формально смысл жизни у всех один - остаться в культурной памяти, то содержательно он может быть разным. Две трети человечества скажут вам, что, если их жизнь полна любовью, то она имеет смысл. Таким образом из вопроса о смысле жизни возникает вопрос о смысле любви. Опять же, в русской философии активно развивается идея, что только нашедший истинную любовь человек может достичь бессмертия (в истоке этой мысли лежит миф об андрогинах - «целых» людях, которых разгневанный бог разделил на части - мужчин и женщин, обреченных на поиск своей единственной недостающей половины).
Задумавшись о любви (влюбленным это делать не рекомендуется!), человек приходит к мысли, что объективно ее действительно можно свести к сексуальному влечению, все же остальное, субъективное - великое, но у каждого свое, неповторимое и единственное, из-за чего стоит резать вены - есть мифотворчество и ибогенация (создание образа). Любовь есть самый умопомрачительный пример настоящего творчества. Отсюда возникает еще один вечный вопрос - смысл творчества. Страдая от творческих мук человек, однако, скоро понимает, что культура - не только спасение индивидуального, но и его проклятие. В голове художника есть замысел о Новом Мире, альтернативном нашему, но создать этот мир в его реальности он не в состоянии, и страдания творца оборачиваются не новым бытием, а страницами книг, холстами и мелодиями.
Любовь и творчество, происходящие из осознания нашей смертности, можно назвать молодостью и зрелостью человека. Есть и старость, которая смертью же и заканчивается. Предположим, жизнь удалась - Любовь обретена, Роман написан. На закате своей жизни человек может дистанцироваться от всего сделанного, посмотреть на все это со стороны. Любящий и творящий во многом слеп, недаром эти порывы описывают словом «страсть». В старости возникает возможность задать себе вопрос, почему же ты занимался именно этим, а не чем-то другим. Здесь мы имеем дело с финальным в жизни Я вопросом - вопросом о том, какая ценность была главной в твоей жизни.
Совершенно справедливо говорят, что именно в старости человек серьезно думает о Боге. Бог в данном случае выступает как вершина личной иерархии ценностей; он существует и для атеиста, для которого «Бог« - старое доброе слово для обозначения этой главной ценности, которой подчинены все остальные. И на этом пути формально есть готовые ответы: Добро, Красота, Истина. Если ты любил, значит, тебя мучил вопрос, что такое Добро. Если ты настоящий художник, то думал о том, что такое Красота. Нам, философам, полагается искать Истину.
Смысл жизни заключается в том, чтобы стать счастливым. В этом мире, где все временно и, по большому счету, неподвластно нам – невозможно найти счастье, о котором мы мечтаем, – вечное и не зависящее от внешних обстоятельств. Но такое счастье можно найти внутри себя. Для этого человеку нужно понять две вещи: какова его истинная природа, его предназначение, и что нужно делать, чтобы эта природа раскрылась в полной мере.
Ведические писания утверждают, что мы – не просто материальные тела, случайно появившиеся на свет и ведущие бессмысленное существование в ожидании смерти. Мы вечные души, связанные с и по своей природе обладающие тремя неотъемлемыми качествами – сат (бессмерием), чит (знанием) и ананда (блаженством). И смысл жизни заключается в том, чтобы, двигаясь по пути духовного совершенствования, который подробно описан в священных писаниях, реализовать свою изначальную природу и стать по-настоящему счастливым.
Наличие души – это то, что отличает живое существо от мертвой материи. На санскрите душа называется атма, «носитель „я“». Подобно тому как солнечный луч является крохотной частичкой солнца и обладает его качествами, но в ничтожной степени, душа является крошечной частичкой изначального сознания, . Сознание имеет два аспекта – восприятие того, что находится вокруг, и осознание факта собственного бытия. У каждого из нас есть этот опыт: я знаю не только то, что находится вокруг, но и осознаю факт собственного существования.
Сознание – атрибут души, и его невозможно создать искусственно. Даже очень сложная и высокоорганизованная материя не обретает этого особого качества. Возможна имитация первого аспекта сознания – восприятия информации о внешнем мире. Например, на компьютер можно ставить программы искусственного интеллекта, которые будут создавать иллюзию взаимодействия с внешним миром. Но компьютер никогда не научится второму аспекту сознания – сознавать сам факт своего существования: компьютер не знает о том, что он существует, потому что у него нет и не может быть души.
Обычно считается, что добро – это то, что нравится мне, а зло – это то, что меня не устраивает. Мы привыкли оставлять за собой роль конечного судии и сами устанавливать критерии хорошего и плохого. Но, с точки зрения богоцентрической философии , добро – это то, что нравится , а зло – это то, что так или иначе противоречит Его замыслу или желанию. О том, что нравится Богу, а что нет, говорится во всех священных писаниях мира. Эти законы могут немного отличаться, поскольку они давались в разных исторических, климатических и социальных условиях, однако общие правила, которым должен следовать человек для того, чтобы удовлетворить Бога, – универсальны. И добро, понимаемое таким образом, универсально. Если я сам становлюсь высшим критерием добра и зла, то мои представления будут сталкиваться с представлениями других людей, и конфликты неизбежны. Но имея один универсальный закон, мы можем жить в гармонии друг с другом. Универсальное благо – это понимание Бога и своих отношений с Ним, а главная беда – это забвение Бога и своих отношений с Ним.
Иначе говоря, зло – это результат нашего неправильного отношения к себе и к своей роли. Как только я меняю свое отношение к себе, миру и Богу, как только я признаю власть Бога и пытаюсь смотреть на мир , я избавляюсь от самого понятия зла и начинаю видеть, что «все к лучшему». Это лозунг тех людей, которые смогли приблизиться к Богу и обрели духовное сознание. Они понимают, что за всем – как хорошим, так и плохим – стоит воля всеблагого Бога. Бог желает нам добра и неисповедимыми путями помогает нам приблизиться к Нему и избавиться от самого источника зла, который заключается в нашем стремлении к независимости.
Святые люди – это люди, которые все время помнят о и служат Ему. Память о Боге позволяет смотреть на окружающий мир . Такие люди не делят мир на друзей и врагов, они понимают, что все живые существа – братья, что у всех единая природа и что каждый находится в своих уникальных, неповторимых отношениях с Богом. Иначе говоря, святой – это тот, кто всегда ощущает присутствие Бога. Такой человек проявляет все те качества, которые испокон веков считаются в человеческом обществе качествами святости: кротость, терпение, мудрость, доброту, беспристрастность, сострадание и т.д.
Любовь – это роскошь, которую может себе позволить не каждый. Любовь – это отказ от самого себя ради другого. Любовь – это способность жить интересами другого и способность забыть о себе ради блага другого, пожертвовать собой. Настоящая любовь всегда сопряжена с самопожертвованием, самозабвением и со служением. Любовь составляет природу живого существа. Веды утверждают, что дхармой, или природой живого существа, является стремление служить другим, то есть стремление любить. Любовь – это высшее предназначение живого существа, смысл его жизни и источник бесконечного счастья.
Счастье – очень важное понятие, поэтому в санскрите есть много терминов, которыми обозначаются различные виды счастья. Например, есть счастье на уровне тела, которое мы испытываем от удовлетворения органов чувств (скажем, когда мы едим что-то вкусное, слушаем красивую музыку или любуемся прекрасными цветами). Другой вид счастья – на уровне ума – это радостное состояние в предвкушении чего-то приятного или восторг, который мы испытываем, когда сбываются наши мечты.
Однако такие виды счастья временны и потому не могут по-настоящему удовлетворить человека. Чувственные удовольствия рано или поздно наскучивают нам, приедаются, перестают радовать. К тому же с годами наше тело уже не может наслаждаться по прежнему и приносит нам все больше страданий. Все, что хочет получить наш ум, оказывается не бесплатным, радостное возбуждение в уме неизбежно сменяется разочарованием. Эти виды счастья имеют начало и конец, и от одного предчувствия того, что счастье закончится, человек погружается в тоску и печаль.
Живые существа духовны и по сути, поэтому мы все ищем счастье, которое будет соответствовать нашей духовной природе: бесконечное, не зависящее от внешних обстоятельств. И такое счастье есть. Оно называется на санскрите «ананда», что означает внутреннее, постоянное, ничем не омраченное счастье, которое приходит из живого опыта соприкосновения с нашей вечной природой. Достигается оно с помощью духовной практики, когда человек раскрывает свою истинную сущность и освобождается от влияния иллюзии.
Говоря приблизительно, можно охарактеризовать знание, в отличие от других видов нашего отношения к миру, как совокупность суждений, которые одновременно имеют субъективно и объективно достаточное основание.
Это означает, что знания - это такие суждения, которые достаточно обоснованы для данного субъекта так, что он может считать их своими убеждениями, но и они также обоснованы таким образом, что могут быть сделаны приемлемыми для любого разумного существа вообще. В 20 веке принято говорить, что знания интерсубъективны. В 17 и 18 вв. говорили, что знания всеобщи и необходимы. Это означало примерно следующее: если любой субъект овладеет определенными понятиями и отношениями между ними, то истинность суждений, являющихся знаниями, станет для него очевидной. Такая объективная, интерсубъективная обоснованность знания отличает его от других видов суждений, описывающих мир, а именно, от мнений и веры. Мнение - это суждение, не обоснованное ни субъективно, ни объективно, суждение еще не определенное. Вера же - это суждение обоснованное субъективно, но не имеющее достаточных объективных оснований. Иначе говоря, вера - это суждение, достаточно обоснованное для данного человека, данного субъекта, но не могущее иметь основания убедительные для любого субъекта, любого человека.
Таким образом, знание принудительно, а вера свободна в том смысле, что каждый человек может выбирать себе веру, более ему соответствующую, поскольку не может быть объективных оснований, заставляющих нас предпочитать одну веру другой. Основания, конечно, есть, но они субъективны, т.е. связаны с особым устройством субъекта, с традицией, с отношениями между людьми и т.п.
Теперь можно уточнить кантовский вопрос, который будет выглядеть следующим образом:
О чем я могу высказывать суждения, которые могут быть обоснованы всеобщим и необходимым образом, а о чем не могу?
Кантовский ответ на этот вопрос таков: “…разум видит только то, что сам создает по собственному плану”. Или, иначе говоря, “иметь о чем-то… знание он может лишь в том случае, если приписывает вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее им самим… “.
Это - одна из составляющих той революции, которую Кант совершил в философии природы. Не разум, субъект, человек, идет за природой, случайным образом ожидая от нее знаний - плодов, а сам разум устроен таким образом, что он предписывает природе законы и познает их в природе. Все остальное в природе случайно и не может быть познано достоверно. Разум в области исследования природы имеет следующую задачу: “сообразно с тем, что сам разум вкладывает в природу, искать (а не придумывать) в ней то, чему он должен научиться у нее и чего он сам по себе не познал бы».
Каким образом наш разум может предписывать природе свои законы, чтобы затем познавать их? Здесь мы подходим к сердцевине кантовского трансцендентального идеализма, как он сам называл свою философию. Трансцендентальная философия основывается на разделении вещей в себе и явлений. Вещи в себе - это действительность, как она существует независимо от познающего субъекта. Все вещи и отношения вещей, которые мы воспринимаем, представляют собой только явления этих вещей в себе - продукт взаимодействия вещей в себе с нашим разумом посредством форм восприятия и созерцания - пространства и времени. Таким образом, нам даны в восприятии только явления и их отношения (такие как отношения причины и следствия, одновременности и т.п.), но не даны сами вещи в себе. Мы не можем знать, что они собой представляют, поскольку они не подходят под наши формы созерцания - пространство и время - и наши категории рассудка, при помощи которых мы объединяем наши созерцания и ощущени3я в предметы и в совокупности предметов.
Отсюда Кант делает вывод: вещи в себе непознаваемы. Мы не можем знать их. Мы можем только предполагать, что существует некоторый неизвестный нам источник наших чувственных впечатлений, называемый вещью в себе. Это все, что мы можем о них сказать, оставаясь в рамках философии природы и говоря о познании природы при помощи науки.
Таким образом, по Канту, мы можем знать только явления и их отношения. Наука занимается именно тем, что открывает априорные (доопытные) и эмпирические законы устройства природы и на основе их предсказывает новые явления и их отношения. Такова, например, для Канта была ньютоновская физика и любая другая наука, приносящая нам знание о природе.
Теперь мы знаем ответ на вопрос, что я могу знать. Однако мы еще не ответили на вторую часть этого вопроса: что я не могу знать? Первый ответ на этот вопрос: я не могу знать вещей в себе. Но о них я вообще не могу не только ничего знать, но у меня не может быть даже субъективных оснований предполагать что-либо об этих вещах. Это означает, что о них я не могу иметь даже определенной веры. Таким образом, вещь в себе в философии природы (теоретической философии) - понятие совершенно неопределенное и, даже скорее, отрицательное.
Однако до сих пор мы говорили о природе, или как это называет Кант, теоретическом применении разума. Но кроме теоретического применения разума существует еще и практическое или нравственное. Практическое или нравственное применение разума связано со свободой. Критика теоретического применения разума показывает, что хотя мы не можем знать, существует свобода или нет, но мы можем осмыслить возможность свободы, и это, как показывает Кант, достаточно для того, чтобы в практическом применении считать свободу действительной, т.е. верить на основании доводов разума в ее существование. То же самое относится к таким важным вещам как Бог и бессмертие души. Отсюда вытекает следующее знаменитое положение Канта: “Поэтому мне пришлось ограничить знание для того, чтобы освободить место вере”.
Таким образом, и столь важные и традиционные предметы философии мы не можем знать, но можем в них верить. Это очень важное положение, если вспомнить, что именно существование Бога, свободы и бессмертия души были традиционными предметами метафизики (философии) до Канта. Вместе с тем, эти положения Канта имеют и важное значение для нашей обычной жизни. Действительно, если бы мы что-либо могли знать о таком предмете, как например, Бог, т.е. знать, например, существует он или нет, то в силу того, что знание общезначимо и принудительно, это убеждение могло быть навязано другому, т.е. мы получили бы право принуждать к убеждению в существовании Бога или в его несуществовании. К чему это ведет, мы с вами знаем из практики, например, инквизиции или научного атеизма. Кант предлагает нам занять более скромную позицию по такого рода вопросам. Наши убеждения в этой области порождаются актами веры, а это означает, что мы не можем их на объективных основаниях передать другому человеку. Другой человек имеет право на свои собственные убеждения.
Обращение к таким предметам, как Бог, свобода и бессмертие души приводит нас ко второму вопросу Канта.
Что я должен делать?
Ответ на второй вопрос заключает в себе практическая философия Канта, ядром которой являются учение о нравственности или морали, иначе называемое этикой, и учение о праве.
Мораль невозможна без свободы. Если мы предполагаем, что человек не свободен, если, например, все его действия определены волей Бога или закономерностью природы, то нельзя говорить о морали или нравственности, поскольку тогда нет места нравственной ответственности. Поэтому свобода человека является необходимой предпосылкой моральности.
Кант полагал, что действия человека в нравственном отношении могут определяться тремя факторами: долгом, склонностью и страхом.
Долг - это вытекающее из разума требование, определяющее наши обязанности по отношению к самому себе и другим людям, а также к человечеству в целом.
Склонность - это потребность, удовлетворение которой приносит нам удовольствие или пользу.
Страх - чувство, говорящее нам, что последствием совершающегося события будет неудовольствие или вред.
До Канта философы предлагали различные основания нравственности: чувства, божественную волю, закон природы, стремление к счастью, стремление к общественному порядку. Кант внес новое понимание нравственности - он считал, что разум самозаконен (автономен), а, следовательно, в своем практическом применении сам дает законы человеческих поступков.
Поэтому нравственно, по Канту, повиноваться голосу разума, а это и есть долг: “Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы пробудить волю, ты не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение); перед тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали…”.
Кант отдает значительное место в своей этике понятию долга, поэтому его этику часто называют этикой долга.
Кант считал, что нравственными являются поступки, совершаемые только из уважения к долгу. Важную роль здесь играет слово “только”. Если поступок сообразен долгу, как говорит Кант, но также соответствует и нашей склонности, то это означает, что он не является нравственным. Но такой поступок не является и безнравственным, поскольку он соответствует долгу. Кант называет такой поступок его легальным, т.е. соответствующим закону, но не имеющим нравственного содержания.
Соответствует ли такое понимание нравственности нашей нравственной интуиции? Рассмотрим две ситуации:
1. Представим, что некто Х любит некую Y и делает ей добро. Творить по возможности добро другим людям представляет собой нравственный долг человека. Поэтому это его действие сообразно долгу. Мы, конечно, его за это будем ценить.
2. Представим теперь, что Х не любит Y. Эта Y ему просто противна, но он все-таки делает ей добро, потому, что это его долг.
В какой ситуации поступку Х мы припишем большее нравственное достоинство? Я думаю, что почти каждый скажет, что во второй. Это соответствует той нашей интуиции, что если мы выполняем долг при отсутствии или тем более в противоречии со своей склонностью, то такому поступку следует приписать безусловное нравственное достоинство.
Кант осознал в этике одно важное обстоятельство. Нравственность нельзя построить на чувстве, сколь бы привлекательным нам это чувство не казалось. Этику можно построить только на разуме и на вытекающем из разума понятии долга.
Наши примеры показывают, что такое понимание нравственности соответствует нашей нравственной интуиции. Кант ее только точно выражает и относительную степень нашей интуиции превращает в абсолютное веление нравственного долга.
Однако, что же велит нам нравственный долг? По Канту, “Долг есть необходимость (совершения) поступка из уважения к закону”. Что же это за закон?
Кант называет свой нравственный закон категорическим императивом. Это связано с тем, что сам закон проистекает из разума, но руководствуются им существа, которые обладают также и чувственностью. Поэтому он не действует непосредственно, как, например, законы тяготения или химических реакций, а представляет собой веление (императив), предписывающее нам выполнение или невыполнение некоторых поступков. Однако велит он нам категорически, т.е. безусловно. Поэтому Кант и называет его категорическим императивом. Императивы еще бывают и условные, но их мы не будем рассматривать.
Чтобы ввести категорический императив в кантовской его формулировке, необходимо разъяснить еще понятие максимы. Кант называет максимой практическое правило, в соответствии с которым совершается поступок.
В “Основах метафизики нравов” мы находим следующую формулировку категорического императива: “…существует только один категорический императив: поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом”.
Из этого закона можно вывести все остальные императивы долга. Сам Кант рассматривает следующий пример действия своего категорического императива в применении к конкретным максимам - правилам наших поступков.
Пример. “Кого-то нужда заставляет брать деньги взаймы. Он хорошо знает, что не будет в состоянии их уплатить, но понимает также, что ничего не получит взаймы, если твердо не пообещает уплатить к определенному сроку. У него большое желание дать такое обещание, но у него хватает совести поставить вопрос: не противоречит ли долгу и позволительно ли себя выручать из беды таким способом? Положим, он все же решился бы на это, тогда максима его поступка гласила бы: нуждаясь в деньгах, я буду занимать деньги и обещать их уплатить, хотя я знаю, что никогда не уплачу. Очень может быть, что этот принцип себялюбия или собственной выгоды легко согласовать со всем моим будущим благополучием; однако теперь возникает вопрос: правильно ли это? Я превращаю, следовательно, требование себялюбия во всеобщий закон и ставлю вопрос так: как обстояло бы дело в том случае, если бы моя максима была всеобщим законом? Тут мне становится ясно, что она никогда не может иметь силу всеобщего закона… и быть в согласии с самой собой, а необходимо должна себе противоречить. В самом деле, всеобщность закона, гласящего, что каждый, считая себя нуждающимся, может обещать, что ему придет в голову, с намерением не сдержать обещания, сделала бы просто невозможным и это обещание, и цель, которую хотят с его помощью достигнуть, так как никто не стал бы верить, что ему что-то обещано, а смеялся бы над всеми подобными высказываниями, как над пустой отговоркой”.
Мы видим, что в данном случае, как и во многих других, категорический императив показывает нам, какая из наших максим является нашей нравственной обязанностью. Сформулировав категорический императив, Кант дает нам средство обоснования нравственности или не нравственности (безнравственности) мотивов наших поступков. Мы чаще всего в нашей обычной жизни затрудняемся, когда нас спрашивают, почему тот или иной поступок является нравственным. Кант дает нам средства для такой аргументации.
Категорический императив не является непосредственным принципом нравственности. Он дает форму, при помощи которой можно породить бесконечное множество нравственных обязанностей, т.е. более конкретных нравственных законов, дающих нам нравственный ориентир в конкретных жизненных ситуациях.
Однако Кант не ограничивается такой формулировкой принципа нравственности. Каждое наше действие имеет цель. Эти цели в свою очередь служат для достижения других целей. Однако существует такая цель, которая уже не может служить только как средство для других целей - это, по Канту, разумное существо и, в частности, человек. Отсюда следует то, что Кант называет практическим императивом, т.е. таким велением разума, которое может уже быть применено непосредственно в практике нашего поведения: “Практическим императивом… будет следующий: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели, но никогда не относился к нему только как средству”. Кант продолжает свой пример, который он привел в связи с категорическим императивом: “…тот, кто намеревается обмануть других ложным обещанием, тотчас поймет, что он хочет использовать другого человека только как средство, как если бы последний не содержал в себе также и цель, ведь тот, кем я хочу пользоваться для своих целей посредством такого обещания, никак не может согласиться с моим образом действий по отношению к нему и, следовательно, сам содержать в себе цель этого поступка”. Этика Канта как бы представляет собой обобщение и философское рафинирование христианской этики. Из категорического или практического императивов можно получить практически все нормы христианской этики, по крайней мере, те нормы, которые основываются на разуме.
Видимо, на таком характере этики Канта сказалось и его детское воспитание в пиетистской традиции, которая придавала колоссальное значение неукоснительному соблюдению нравственных заповедей на основании внутренних осознанных мотивов.
Однако, этика традиционно, начиная с Аристотеля, говорила не только о нравственных законах, но и о счастье. Кант, несмотря на всю свою ориентированность на этику долга, также не обошел вниманием этот вопрос, правда, он у него находит своеобразное освещение: “…мораль… есть учение не о том, как сделать себя счастливым, а о том, как мы должны стать достойными счастья”. Действительно, счастье и его достижение не находятся в руках самого индивида или, по крайней мере, не связаны впрямую с его моралью. Будет человек счастлив или нет, зависит от игры случайных сил природы (в том числе общественной), практического умения и даже хитрости: “Счастье - это такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании происходит согласно его воле и желанию”. Очевидно, что такое состояние трудно достижимо. Однако, что в силах человека и что напрямую связано с его моральностью - это быть достойным счастья. Быть достойным счастья - прямое следствие моральности человека. Мы иногда так и говорим о людях: “Он достоин счастья или он не достоин счастья”, имея в виду, что образ жизни человека имеет нравственный характер, и такой человек должен быть вознагражден счастьем. Тем не менее, достойность быть счастливым, по Канту, является верховным благом как первоначальным “условием всего того, что только может казаться нам желательным, стало быть, и всех наших поисков счастья”. Однако человек этим, как правило, не удовлетворяется. Ему необходима более непосредственная связь между добродетелью и счастьем. Однако здесь мы уже переходим к рассмотрению третьего вопроса.
На что я могу надеяться?
В “Критике чистого разума” Кант поясняет этот вопрос: “На что я могу надеяться, если делаю то, что мне надлежит делать?”. Иначе говоря, на что я могу надеяться, если я буду моральным?
Кант настаивает на том, что надежда не является основанием морали. Мы должны быть моральными только из уважения к закону, диктуемому разумом. Но разумному существу присуща потребность в счастье. В связи с этим Кант замечает: “Иметь потребность в счастье, быть еще достойным его и тем не менее не быть ему причастным - это несовместимо с совершенным велением разумного существа, которое имело бы также полноту силы…”.
Отсюда у Канта возникает понятие высшего блага - единства моральности и счастья. Высшее благо - это то, чего хочет, к чему стремится разумное существо. Высшее благо в нашем мире - это счастье, распределенное в точной соразмерности с нравственностью как достоинством личности и ее достойностью быть счастливой.
В высшем благе нравственность, достойность быть счастливым, обладает первенствующим значением, оно не может вытекать из стремления к счастью. Но и из нравственности непосредственно не вытекает счастье человека. Так может ли человек надеяться на счастье? Причем, на такое счастье, которое было бы составляющей частью высшего блага?
По Канту, в качестве основания для такой надежды следует предположить существование Бога. Только Бог может обеспечить необходимую связь между нравственностью и счастьем, если не в этом, так в другом мире. Но это означает, что мы также должны признать бессмертие души, поскольку, если душа умирает вместе с телом, то весь наш опыт свидетельствует, что для большинства людей в течение земной жизни никакого счастья из нравственного образа мыслей не следует. Но, поскольку Бог может дать счастье только тем, кто его достоин, то должна быть и свобода как основание нравственности и достойности быть счастливым. Ибо если бы не было свободы, то какое же это было бы достоинство? Это был бы просто случайный факт природы.
Итак, такие идеи, как бессмертие души, свобода, существование Бога, реальность, которых, как мы уже убедились, недоказуема теоретически, получают обоснование своей реальности, как неизбежные практические следствия нравственного закона и стремлений разумного существа к счастью. Кант называет такие утверждения о реальности этих идей постулатами практического разума, подчеркивая, что это не доказывает их существования теоретически, но заставляет нас предположить их как необходимые условия нравственной жизни разумного существа в нашем мире.
Постулат бессмертия души вытекает из практически необходимого условия соразмерности продолжительности существования с полнотой в исполнении морального закона; постулат свободы - из необходимости допущения независимости разумного существа от чувственного мира, где все определено физическими причинами, и из возможности определения своей воли по законам мира идей, который Кант называет умопостигаемым миром. Бытие Бога является необходимым условием существования высшего блага: “только если к ней (нравственности) присоединяется религия, появляется надежда когда-нибудь достигнуть счастья в той мере, в какой мы заботились о том, чтобы не быть недостойными его”.
Отсюда вытекает ответ на третий вопрос Канта: мы смеем надеяться на счастье, если мы достойны его и существует высшая инстанция - Бог, которая может гарантировать нам то, что из достойности быть счастливым рано или поздно воспоследует счастье.
Религия характеризует нашу внутреннюю жизнь и наши надежды на жизнь нашего духа. Однако существуют ли какие-либо надежды на внешнюю жизнь, а значит на прогрессивный ход истории? Так в философии Канта возникает тема философии истории. Кант достаточно четко видит относительность морального и культурного прогресса человечества, здесь сказывается влияние Руссо, который в своем знаменитом “Рассуждении о науках и искусствах” доказывал, что прогресс культуры несовместим с прогрессом в нравах. Поэтому главные надежды на прогресс в истории Кант возлагает на организацию внешней свободы человека. А эта организация предполагает два общественных института: государство и право. Право есть собственно способ согласования внешней свободы отдельных людей, а «государство - объединение множества людей, подчиненных правовым законам». Кант в «Метафизических началах учения о праве» формулирует императив права: «Поступай внешне так, чтобы свободное проявление твоего произвола было совместимо со свободой каждого, сообразно со всеобщим законом». знание кант мораль бессмертие
Организация внешней свободы граждан предполагает то, что Кант называет правовым государством. В правовом государстве ограничен произвол отдельных лиц, но, в то же время, ограничен и произвол самого государства. Поэтому мы можем, продолжая мысль Канта, сказать, что правовое государство - это такое государство, в котором произвол и отдельного лица, и самого государства ограничен законом.
По Канту, история есть постепенное продвижение к правовому государству. Однако в мировой истории мы также находим взаимоотношения между государствами, и Кант замечает, что если внутри государств постепенно, с большим или меньшим успехом, с отклонениями, существует движение к правовому государству, то в отношениях между государствами властвует естественное право, т.е. право сильнейшего. Поэтому еще одна их целей истории - это установление правовых отношений между государствами, которые должны привести к постепенному установлению мировой федерации государств и вечному миру. Однако движение к правовому государству и вечному миру не есть автоматический, детерминированный процесс.
В области истории прогресс обеспечивается тем, что Кант называет “необщительных общением”, т.е. тем фактом, что человек одновременно управляется с двумя стремлениями: 1) к самостоятельному эгоистическому существованию за счет других и 2) к объединению. Эти две противоположных устремления составляют движущую силу истории, культуры, развития права и т.п.
В ходе истории человек совершенствует сам себя. Без сознательных усилий человека по самосовершенствованию история не сможет двигаться в направлении благоприятном для человеческого рода. Вообще такие усилия носят моральный характер, но они могут и конкретизироваться в различных эпохах как различные задачи. Так возникает кантовская концепция просвещения, оформившаяся в рамках разразившей в ученых кругах Германии дискуссии по поводу этого понятия.
Отвечая на вопрос священника Цёльнера «Что такое просвещение?», известный берлинский философ Мозес Мендельсон примерно за месяц до появления статьи Канта о просвещении опубликовал статью «О вопросе: что значит быть просвещенным?». В статье он вводит три центральных понятия: просвещение, культура, воспитание, и утверждает, что просвещение и культура - различные виды воспитания. Просвещение - это теоретическое воспитание в противоположность культуре как практическому воспитанию. Делая акцент на теорию, Мендельсон действовал в духе обычных просветительских концепций, отождествляя просвещение с распространением науки и знаний вообще. Субъектом просвещения, по Мендельсону, оказывается нация, он везде говорит о просвещении нации.
Кант дал радикально иное решение. Просвещение - это не просто эпоха и не просто знание. Статья «Ответ на вопрос: Что такое просвещение?» начинается в лучших традициях кантовской философии с определения: «Просвещение - это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине». Каждое понятие здесь требует разъяснения. Но что уже ясно из этого определения - это то, что просвещение не столько эпоха общественной жизни, сколько состояние нашей собственной личности. Категории которые используются в этом определении - «несовершеннолетие», «вина», - носят подчеркнуто личностную окраску. Это означает, что каждый человек в своем личном развитии должен пройти через это состояние. Что же Кант имеет в виду под несовершеннолетием и виной? «Несовершеннолетие - неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-либо другого. Несовершеннолетие по собственной вине - это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства какого-либо другого». Отсюда следует девиз просвещения: «Sapere aude! - имей мужество пользоваться собственным рассудком!».
Естественно если мы обвинили человека в недостатке мужества, то кроме оттенка морального осуждения непросвещенного состояния возникает вопрос: каковы же причины того, что люди, способные распоряжаться своим собственным рассудком, тем не менее, этого не делают, сдерживая свое собственное развитие и развитие всего общества? «Леность и трусость - вот причины того, что столь большая часть людей, которых природа уже давно освободила от чужого руководства, все же охотно остаются всю жизнь несовершеннолетними…» . Опять мы видим, что причины непросвещенности людей Кант видит в их личных свойствах. Просвещение есть область личной ответственности человека, - таково основное положение концепции Канта. Для того, чтобы оставаться в состоянии непросвещенности люди изобретают множество различных приемов: «Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т. п. то мне нечего утруждать себя. Мне нет надобности мыслить, если я в состоянии платить”.
Именно в силу нежелания части людей перейти в состояние просвещения появляются другие люди, которые «присваивают себе право быть их опекунами». Опекуны стремятся, чтобы их “паства” не могла сделать ни шагу без помочей, а после указывают на грозящую им опасность от самостоятельного хождения.
Таким образом, личная проблема становится общественной, поскольку опекуны легко объединяются в организации, которые поддерживают несовершеннолетие людей. Просвещение каждого человека в отдельности теперь затруднено: «каждому отдельному человеку трудно выбраться из состояния несовершеннолетия, ставшего для него почти естественным». Личное просвещение возможно, однако, только для отдельных личностей, обладающих решимостью и мужеством: «Вот почему лишь немногим удалось благодаря совершенствованию своего духа выбраться из состояния несовершеннолетия…».
Отсюда возникает главная для Канта проблема: каков тот общественный механизм, которые позволит добиться состояния личного просвещения? И ответ Канта на этот вопрос прост: «Публика сама себя просветит, если только предоставить ей свободу». Тогда даже среди опекунов, появятся люди способные к просвещению. Конечно, скажет читатель, это - простой рецепт, но кто же просто так предоставит публике свободу. Люди должны бороться за свои права, например, посредством революции. Это убеждение распространяли представители французского просвещения. На это Кант отвечает: «…Никакая революция не может осуществить истинную реформу образа мыслей». Для просвещения требуется «только свобода, и притом самая безобидная, а именно свобода во всех случаях публично пользоваться собственным разумом».
Это состояние личности, в котором человек осмеливается руководствоваться своим собственным разумом, есть цель всех педагогических и образовательных усилий. Конечно, внутренняя свобода, достигаемая на таком пути, требует внешних условий - «безобидной свободы слова», а также должна быть ограничена в своих внешних проявлениях свободой других людей. Вместе с тем безграничная внутренняя свобода, достигаемая на пути просвещения, совпадает с нравственным законом - единственным законом свободы. Дело в том, что свободное использование разума, по Канту, обязательно приведет человека к следованию нравственному закону, поскольку этот закон является необходимым следствием самого разума. В этом положении - разгадка системы воспитания, предложенной Кантом в трактате «О педагогике». Подлинное воспитание возможно только тогда, когда мы, оберегая ребенка от летальных последствий контакта с природной и общественной средой и постепенно приучая его считаться с традиционными общественными установлениями, сохраняем в нем запас свободы, достаточный для пробуждения в нем нравственного закона. И цель духовного воспитания, во-первых, не мешать этой свободе, а, во-вторых, очень осторожно содействовать пробуждению нравственного закона, большей частью при помощи ненавязчивых примеров. Только в таком случае нам удастся воспитать действительно свободного человека и полезного члена общества. Все наши нравственные наставления и поучения, как правило, ведут к обратному результату. К нему же ведут и многочисленные ограничения, обычно навязываемые воспитателями воспитуемым. Перефразируя практический императив Канта, можно сказать, что девиз воспитателя - «поступай так, чтобы в лице ребенка ты всегда видел также и цель, и никогда только средство (для себя, государства, или даже общества)». Именно в свете этих положений следует рассматривать многочисленные рекомендации Канта по физическому и практическому воспитанию.
Проблеме отстаивания безобидной свободы слова как движущей силы просвещения человека посвящен и «Спор факультетов». Спор факультетов - именно об этом. Философский - «низший» - факультет, на котором в европейском университете 18 века сосредоточивались все научные дисциплины, был представителем разума, нуждавшегося в свободе. Ограничения этой свободы происходили от светской и церковной власти, представляемой в университете высшими - юридическим и теологическим факультетами. Свобода научного разума, совместимая с государственными и общественными институтами, с одной стороны, и истинами религии, с другой, - вот тема Канта, зашифрованная отношениями между факультетами. В рамках решения этой проблемы зарождается новая концепция университета, развитая и практически реализованная Вильгельмом фон Гумбольдтом. Главной идеей Гумбольдта была такая организации образования в университете, которая основывается на высших достижениях современной науки. Эта концепция университета как научно-образовательного комплекса стала ведущим принципом организации высшего образования в современном мире.
Что такое человек?
Ответ на этот вопрос дает антропология. Кант посвятил ей специальную работу «Антропология с прагматической точки зрения» (1798). Антропология - это наука о человеке, а антропология “с прагматической точки зрения”, по Канту, означает, что она говорит о человеке не с его физиологической или, вообще, природной стороны, а о человеке как свободном существе, о его характере, который он делает сам.
Человечество затратило колоссальные усилия для того, чтобы выработать общее понятие человека. Стоики в античности, христиане на ее закате и в раннем Средневековье, Будда разрушали традиционные представления о разъединении человечества на различные по природе или по Божьему промыслу несоизмеримые группы: греков и варваров, избранного народа и неизбранных народов, правоверных и неправоверных, цивилизованных и нецивилизованных и т. п. Этому стремлению утвердить единство человеческого рода всегда противостояли аристократические, иерархические, националистические, расовые, классовые и другие теории. У всех теорий второго рода есть одна общая черта: какая-то часть человечества по тем или иным основаниям признается в том или ином отношении выше, лучше, избраннее другой, Понимание единого человечества, а, следовательно, и общее понятие человека окончательно выработалось только в 19 веке, да и то с некоторым оттенком европоцентризма, который так печально сказался на судьбе европейского либерализма в 20 веке.
Антропология - наука о человеке. Может быть, связь с изменчивым человеческим существом делает кантовскую “Антропологию” не подходящей нашему времени? Чтобы избежать длинных рассуждений по этому поводу, я просто сошлюсь на то, что человек в своем существе, как свидетельствует наш обыденный опыт, меняется очень мало. Мысли и страсти мало меняются от эпохи к эпохе или от народа к народу. А если и меняются, то это придает другой эпохе и народу дополнительный интерес. Но этот интерес возможен только при общем базисе, наличие которого он и доказывает. Даже при великих социальных переворотах люди меняются очень мало, что отмечал, например, Михаил Булгаков в “Мастере и Маргарите”. Вспомним знаменитое высказывание Воланда, когда он рассматривал москвичей в Варьете: “Ну что же … они - люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было. Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца … обыкновенные люди… В общем напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их …”.
Таким образом, основанная на понятии свободы и просвещения антропология относится к той же самой исторической эпохе, в которой живем и мы с вами. В этом смысле кантовская “Антропология” современна нам.
Антропология Канта говорит об обычном человеке, но с точки зрения глубокого философского миросозерцания. Это миросозерцание Кант вырабатывал в своих знаменитых работах, посвященных теоретической и практической философии, в “Критике чистого разума”, в “Критике практического разума”, “Критике способности суждения” и других. “Антропология” - работа прикладная. В ней абстрактные философские положения, которые Кант вырабатывал всю свою жизнь, применяются к самой этой жизни, к одному из видов разумных существ, который называют людьми. “Антропология” описывает фактическую жизнь людей, наблюдения над этой жизнью. Но если бы это были просто наблюдения, то мы имели бы какой-нибудь жанр исторической или художественной литературы. Освещенность философским миросозерцанием придает измерение не свойственное обычным текстам, трактующим жизнь и поступки людей, и одновременно придает характеристикам человека универсализм. “Антропология” согласует нашу обычную человеческую (“фактическую”) жизнь с глубоким пониманием места человека в мироздании и главных регуляторов поведения человека. Она как бы говорит нам, что человек со всеми его слабостями и предрассудками все же может быть разумным и нравственным существом, доказывает, что он не только должен быть нравственным, но может им быть, а иногда им и бывает. По мнению Иоахима Коппера, “Антропология” представляет что-то вроде моста между фактической и условной жизнью человека и безусловным философским пониманием человека как “последней своей цели”, которое дает правильную перспективу рассмотрения фактической жизни. Однако для нас важно и другое. Прикладной характер “Антропологии” позволяет понять систему Канта в действии, на наглядных примерах. Это может помочь читателю, неискушенному в тонкостях философских размышлений и не имеющему вкуса к абстрактным рассуждениям, проникнуть в сердцевину кантовской философии, понять разработанную им систему способностей души (познавательная способность, способность желания, чувство удовольствия или неудовольствия), которой посвящена первая часть книги - “Антропологическая дидактика”, узнать его взгляды по ключевым проблемам философии человека и общества - о личности и ее типах, о характерах и об образе мыслей, о народе и национальности, и расах и человечестве в целом. Кант очень определенно судил о европейских народах, в “Антропологии” имеются точные суждения об англичанах, французах, немцах, но старался не судить там, где не обладал достаточным запасом знаний, например, о русских. Там же можно встретиться с интересными и неожиданными высказываниями Канта о мужчинах и женщинах, о моде, которая относится к “рубрике тщеславия”
Posted September 4, 2012 8:50pm UTC by A1ex
C того момента, как человек начал думать, он стремится понять окружающий мир и свое собственное существование. Он пытался объяснить это с помощью мифов, суеверий и религий с одной стороны и с помощью науки и философии с другой.
Религия предлагает ответы на многие из этих вопросов, но она базируется на божественном вмешательстве, которое церковь считает «авторитетным», и выражается догматической, иррациональной верой. Наука и философия отказываются от догматов и пытаются ответить на эти вопросы с помощью разума, логики и опыта.
Философия является довольно обширным и сложным понятием, но ее суть может быть сведена к поиску ответов на 10 вопросов, представленных ниже.
1. Какова природа Вселенной?
Откуда она взялась? Когда она начала существовать? Зачем она появилась? Что влияет на ее изменение? Она развивается или разрушается? Функционирует ли она сама по себе или нуждается в каком-то намеренном контроле, чтобы не превратиться в хаос?
2. Есть ли какое-то Высшее Существо?
Если да, то какова Его природа? Он создал Вселенную? Контролирует ли Он ее, и если да, то на каком уровне? Какова Его связь с человеком? Может ли Он вмешиваться в дела человека? Хороший ли Он? Если Он так хорош и всемогущ, то почему существует зло?
3. Каково место человека во Вселенной?
Является ли человек высшей формой развития во Вселенной или же он всего лишь незначительная песчинка в бесконечном пространстве? Является ли человеческий дух порождением каких-то высших духовных сил или он эволюционировал из материи? Как настроена Вселенная по отношению к человеку: дружелюбно, равнодушно или вовсе враждебно?
4. Что такое реальность?
Что такое сознание, и что такое мысль? Мысли реальны? Что главнее: сознание или материя? Создало ли сознание материю или материя эволюционировала в сознание? Откуда появляются идеи? Оказывают ли мысли какое-то влияние на нашу жизнь или это просто фантазии? Что такое Истина? Существует ли универсальная Истина, верная всегда для всех людей, или она индивидуальна для каждого?
5. Что определяет судьбу каждого человека?
Является ли человек творцом и движущей силой своей жизни или он живет под действием силы, над которой не имеет контроля? Есть ли свобода воли или наша жизнь определяется внешними факторами, и если так, то каковы эти факторы? Существует ли некая высшая сила, которая может вмешиваться в нашу жизнь? Или все предопределено от начала времен? Или наша жизнь - это случайный набор событий, явлений и случаев? Есть ли какой-то другой механизм контроля жизни, о котором мы не знаем?
6. Что такое добро и зло?
Что такое мораль? Что такое этика? Кто принял границы хорошего и плохого, правильного и неправильного? По какому принципу? Есть ли абсолютный стандарт определения хорошего или плохого независимо от личного мнения? Что делать, если решения других людей (общества, власти), определяющие рамки хорошего и плохого, противоречат личным убеждениям? Должны ли мы подчиняться другим или следовать своей собственной совести? Если в качестве ответа на пятый вопрос предположить, что мы не имеем свободы воли, то какая разница, как мы будем поступать в жизни, хорошо или плохо? Если у нас нет выбора, то изменится ли что-то от того, какими мы будем, добрыми или злыми?
7. Почему наша жизнь такая, какая она есть?
Какой должна быть идеальная жизнь? Как бы выглядело утопическое общество или рай на земле? Возможно ли вообще создать утопию? Если да, то как? Обеспечит ли утопия личную свободу? Что нужно будет делать с теми, кто будет против утопической системы? Если начать контролировать или наказывать их, будет ли это оставаться утопией?
8. Каковы идеальные отношения между личностью и государством?
Когда личность служит государству или когда государство служит личности? Какова идеальная форма правления? Когда человек вправе не подчиняться диктатуре государства? Какова предельно допустимая степень влияния государства? В каком случае человек, протестующий против установленных порядков, окажется прав?
9. Что такое образование?
Что важно знать молодым людям, а что нет? Кто должен контролировать образование: родители, сам учащийся, общество или государство? Должен ли человек быть образованным, чтобы быть свободным и жить по своим интересам? Или он должен подчинить свои желания служению другим людям или государству?
10. Что происходит после смерти?
Является ли смерть концом всего, или в человеке есть душа, которая продолжает существовать после смерти? Если есть душа, то бессмертна ли она, или в конечном итоге тоже когда-нибудь перестанет существовать? Если душа продолжает существовать после смерти, то как выглядит это существование? Если возможно существование после смерти, то будут ли вознаграждены те, кто вел себя «хорошо», и будут ли наказаны те, кто вел себя «плохо». Если так, то как можно совместить это с предопределенностью судьбы?